Неточные совпадения
Ни дать ни взять юродивый,
Стоит, вздыхает, крестится,
Жаль было нам глядеть,
Как он перед
старухою,
Перед Ненилой Власьевой,
Вдруг на колени
пал!
И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от
старухи, как раз и
попадает он на разговор о
старухе?..
— Это вот та самая
старуха, — продолжал Раскольников, тем же шепотом и не шевельнувшись от восклицания Заметова, — та самая, про которую, помните, когда стали в конторе рассказывать, а я в обморок-то
упал. Что, теперь понимаете?
В другой раз он
попал на дело, удивившее его своей анекдотической дикостью. На скамье подсудимых сидели четверо мужиков среднего возраста и носатая
старуха с маленькими глазами, провалившимися глубоко в тряпичное лицо. Люди эти обвинялись в убийстве женщины, признанной ими ведьмой.
И целый день, и все дни и ночи няни наполнены были суматохой, беготней: то пыткой, то живой радостью за ребенка, то страхом, что он
упадет и расшибет нос, то умилением от его непритворной детской ласки или смутной тоской за отдаленную его будущность: этим только и билось сердце ее, этими волнениями подогревалась кровь
старухи, и поддерживалась кое-как ими сонная жизнь ее, которая без того, может быть, угасла бы давным-давно.
Райский видел, что по лицу бабушки потекла медленно слеза и остановилась, как будто застыла.
Старуха зашаталась и ощупью искала опоры, готовая
упасть…
— Экая здоровая
старуха, эта ваша бабушка! — заметил Марк, — я когда-нибудь к ней на пирог приду! Жаль, что старой дури набито в ней много!.. Ну я пойду, а вы присматривайте за Козловым, — если не сами, так посадите кого-нибудь. Вон третьего дня ему мочили голову и велели на ночь сырой капустой обложить. Я заснул нечаянно, а он, в забытьи, всю капусту с головы потаскал да съел… Прощайте! я не
спал и не ел сам. Авдотья меня тут какой-то бурдой из кофе потчевала…
Сказывали — слух
пал, — дитё у ней, старуха-то и всполошилась: хошь и прокляла сгоряча, а свою кровь как, поди, не жаль…
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую
падаль. Вся кровь бросилась в голову гордой
старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Я глядел тогда на зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая
старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом
падали редкие капли…
— С тобою
старуха остается; а в сенях и на дворе
спят козаки!
Только немногим удавалось завоевать свое место в жизни. Счастьем было для И. Левитана с юных дней
попасть в кружок Антона Чехова. И. И. Левитан был беден, но старался по возможности прилично одеваться, чтобы быть в чеховском кружке, также в то время бедном, но талантливом и веселом. В дальнейшем через знакомых оказала поддержку талантливому юноше богатая
старуха Морозова, которая его даже в лицо не видела. Отвела ему уютный, прекрасно меблированный дом, где он и написал свои лучшие вещи.
Затем следует Вторая
Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах
старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?»
— Этакие бесстыжие глаза… — подивилась на него
старуха, качая головой. — То-то путаник-мужичонка!.. И сон у них у всех один: Окся-то так же дрыхнет, как колода. Присунулась до места и
спит… Ох, согрешила я! Не нажить, видно, мне другой-то Фени… Ах, грехи, грехи!..
В Тайболу начальство нагрянуло к вечеру. Когда подъезжали к самому селению, Ермошка вдруг струсил: сам он ничего не видал, а поверил на слово пьяному Мыльникову. Тому с пьяных глаз могло и померещиться незнамо что… Однако эти сомнения сейчас же разрешились, когда был произведен осмотр кожинского дома. Сам хозяин
спал пьяный в сарае.
Старуха долго не отворяла и бросилась в подклеть развязывать сноху, но ее тут и накрыли.
Баушка Лукерья сама вышла за ворота и уговорила Кожина ехать домой. Он молча ее выслушал, повернул лошадей и пропал в темноте.
Старуха постояла, вздохнула и побрела в избу. Мыльников уже
спал как зарезанный, растянувшись на лавке.
— Этак вечерком лежу я в формовочной, — рассказывал Никитич таинственным полуголосом, — будто этак прикурнул малость… Лежу и слышу: кто-то как дохнет всею
пастью! Ей-богу, Петр Елисеич… Ну, я выскочил в корпус, обошел все, сотворил молитву и опять
спать. Только-только стану засыпать, и опять дохнет… Потом уж я догадался, что это моя-то
старуха домна вздыхала. Вот сейчас провалиться…
Старухи принялись опять шушукаться, а Аглаида, кончив правило, сняла с себя иноческое одеяние, надела свою скитскую пестрядину и залезла на полати, где обыкновенно
спала.
— Перестань, Дуня, — ласково уговаривал ее Груздев и потрепал по плечу. — Наши самосадские
старухи говорят так: «Маленькие детки матери
спать не дают, а большие вырастут — сам не уснешь». Ну, прощай пока, горюшка.
Прибежавшая
старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы
попали в дом: один — почти голый, другой — весь забросанный снегом.
А пока у Никитушки шел этот разговор с Евгенией Петровной,
старуха Абрамовна, рассчитавшись с заспанным дворником за самовар, горницу, овес да сено и заткнув за пазуху своего капота замшевый мешочек с деньгами, будила другую девушку, которая не оказывала никакого внимания к словам
старухи и продолжала
спать сладким сном молодости. Управившись с собою, Марина Абрамовна завязала узелки и корзиночки, а потом одну за другою вытащила из-под головы спящей обе подушки и понесла их к тарантасу.
— Что это, матушка! опять за свои книжечки по ночам берешься? Видно таки хочется ослепнуть, — заворчала на Лизу
старуха, окончив свою долгую вечернюю молитву. —
Спать не хочешь, — продолжала она, — так хоть бы подруги-то постыдилась! В кои-то веки она к тебе приехала, а ты при ней чтением занимаешься.
— Ну что это, сударыня, глупить-то!
Падает, как пьяная, — говорила
старуха, поддерживая обворожительно хорошенькое семнадцатилетнее дитя, которое никак не могло разнять слипающихся глазок и шло, опираясь на
старуху и на подругу.
— Ах,
напасти наши великие пришли, — проговорила
старуха.
У ней просто начинала кружиться голова от одолевавших ее планов, и она невольно припоминала ту лису, которая с своей тысячью думушек
попала к
старухе на воротник.
Однако от начальства настояние, а об
старухе какой-нибудь, безногой, докладывать не осмеливается. Вот и
нападет уже он под конец на странника заблудшего, так, бродягу бесталанного.
Благодаря беготне дело сошло с рук благополучно; но затем предстояли еще и еще дела. Первое издание азбуки разошлось быстро, надо было готовиться к другому — уже без промахов. «Дивчину» заменили
старухой и подписали: Домна; «Пана» заменили мужичком с топором за поясом и подписали: Потап-плотник. Но как
попасть в мысль и намерения «критики»? Пожалуй, будут сравнивать второе издание с первым и скажут: а! догадались! думаете, что надели маску, так вас под ней и не узнают!
— Ах, боже мой! Боже мой! Что это за сони: ничего не слышат! — бормотала
старуха, слезая с постели, и, надев валенки, засветила у лампады свечку и отправилась в соседнюю комнату, где
спали ее две прислужницы; но — увы! — постели их были пусты, и где они были — неизвестно, вероятно, в таком месте, где госпожа им строго запрещала бывать.
— У кого были мужья, да деньги, так повыехали, — говорила
старуха, — а тут — ох горе-то, горе, последний домишко и тот разбили. Вишь как, вишь как
палит злодей! Господи, Господи!
Упали две, три крупные капли дождя — и вдруг блеснула молния. Старик встал с завалинки и поспешно повел маленьких внучат в избу;
старуха, крестясь, торопливо закрыла окно.
— Старухина свекровь приехала; нет, сноха… всё равно. Три дня. Лежит больная, с ребенком; по ночам кричит очень, живот. Мать
спит, а
старуха приносит; я мячом. Мяч из Гамбурга. Я в Гамбурге купил, чтобы бросать и ловить: укрепляет спину. Девочка.
Все хлопоты по свадьбе в смысле распоряжений
пали на gnadige Frau, а в смысле денежных расходов — на Егора Егорыча. Жених, как только дано ему было слово, объявил, что он Музу Николаевну берет так, как она есть, а потому просит не хлопотать об туалете невесты, который и нельзя сделать хоть сколько-нибудь порядочный в губернском городе, а также не отделять его будущей жене какого-либо состояния, потому что он сам богат. Когда эти слова его были переданы Сусанной матери,
старуха вдруг взбунтовалась.
На мое счастье,
старуха перешла
спать в детскую, — запоем запила нянька. Викторушка не мешал мне. Когда все в доме засыпали, он тихонько одевался и до утра исчезал куда-то. Огня мне не давали, унося свечку в комнаты, денег на покупку свеч у меня не было; тогда я стал тихонько собирать сало с подсвечников, складывал его в жестянку из-под сардин, подливал туда лампадного масла и, скрутив светильню из ниток, зажигал по ночам на печи дымный огонь.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем; на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою; с ее маленькой головы из-под сбитого платка осыпались на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время
спадал с головы;
старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
Мы пришли в один из дешевеньких домов «развеселого Кунавина села», нас встретила вороватая старушка. Осип пошептался с нею, и она провела нас в пустую маленькую комнату, темную и грязную, как стойло. На койке
спала, разметавшись, большая толстая женщина;
старуха толкнула ее кулаком в бок и сказала...
Вот они кончили есть, отяжелели, устало разошлись
спать;
старуха, потревожив бога сердитыми жалобами, забралась на печь и примолкла.
— Ну, ну,
спи себе, — виновато шепчет
старуха. Минуту, две качается молча и вдруг снова мстительно возглашает: — И чтоб пострелило их в кости, и ни дна бы им ни покрышки, Господи…
Дабы дать исход этим рвавшимся из души его воплям, он пел «Святый Бессмертный, помилуй нас», но пел с такой силой, что слепая столетняя
старуха, которую при приближении печального шествия внуки вывели за ворота поклониться гробу, вдруг всплеснула руками и,
упав на колени, воскликнула...
К счастью,
старуха рано ложится
спать.
Поп звонко хохотал, вскидывая голову, как туго взнузданная лошадь; длинные волосы
падали ему на угреватые щёки, он откидывал их за уши, тяжко отдувался и вдруг, прервав смех, смотрел на людей, строго хмурясь, и громко говорил что-нибудь от писания. Вскоре он ушёл, покачиваясь, махая рукою во все стороны, сопровождаемый старым дьяконом, и тотчас же высокая
старуха встала, поправляя на голове тёмный платок, и начала говорить громко и внушительно...
Дядя и Настя, еще не взглянув друг на друга, испуганные и, кажется, не понимавшие, что с ними делается,
упали на колени перед генеральшей; все столпились около них; но
старуха стояла как будто ошеломленная, совершенно не понимая, как ей поступить. Фома помог и этому обстоятельству: он сам повергся перед своей покровительницей. Это разом уничтожило все ее недоумения. Заливаясь слезами, она проговорила наконец, что согласна. Дядя вскочил и стиснул Фому в объятиях.
Алакаева поехала немедленно; Алексей Степаныч остался у ней в доме, ожидая ее возвращения;
старуха проездила довольно долго; на влюбленного
напал такой страх, такая тоска, что он принялся плакать и, наконец, утомленный слезами, заснул, прислонясь головой к окошку.
Старуха, вытерпев первый поток самых крепких ругательств, приосанилась и, разгорячившись в свою очередь, сама
напала на моего дедушку: «Да что ж это ты развоевался, как над своей крепостной рабой, — сказала она, — разве ты забыл, что я такая же столбовая дворянка, как и ты, и что мой покойный муж был гораздо повыше тебя чином.
Алексей Степаныч просидел бы в безмолвном уединении, если б разумная старуха-хозяйка не смекнула делом и не заняла гостя приличными разговорами; после ужина он простился, однако, с хозяевами и ушел
спать в отведенную для гостей комнату.
Старуха замолчала, но все с той же страшной гримасой на лице продолжала качаться взад и вперед, между тем как крупные слезы
падали на стол… Так прошло минут с десять. Я сидел рядом с Мануйлихой и с тоской слушал, как, однообразно и прерывисто жужжа, бьется об оконное стекло муха…
Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас
упали кружевные тени от листвы, я и
старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.
Я смотрел, куда
старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, — она
падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.
Глафира Львовна с француженкой ехала шагом по просеке, а саранча босых, полуголых и полусытых детей, под предводительством
старухи птичницы, барчонка и барышни,
нападала на масленки, волвянки, сыроежки, рыжики, белые и всякие грибы.
В этот час утра, пока еще все
спали, родоначальница немецкого гнезда, очень почтенная и красивая
старуха, выходила на улицу и садилась на скамью.
— То-то, поди, соскучились? — отшучивалась Марфа Петровна, стараясь
попасть в спокойно-добродушный тон важной
старухи. — Авдотья-то Кондратьевна давненько у вас была?